К.Э. ЦИОЛКОВСКИЙ И РОССИЙСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ: ЛИНИИ ИДЕЙНОГО СОПРЯЖЕНИЯ

© В.В.Блохин
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Исследование научного творчества К.Э. Циолковского"
2012 г.

Творчество К.Э. Циолковского, которое пришлось на период с 1880-х годов до середины 1930-х годов, неотделимо от его социально-культурного и идейного контекста. Циолковский, проектируя новые формы жизни, во многом разделял господствовавшие тогда эвдемонистические искания интеллигенции. Сравнительный анализ отдельных элементов социальных теорий народников и учения Циолковского обнаруживает множество линий схождения.

Первое, что роднит Циолковского с представителями народнической социалистической мысли – культ науки. Рационалистическое миропонимание пореформенной интеллигенции в значительной степени было связано с формированием идеологии индустриализма. Поскольку в русской культуре она не сложилась как система мировоззренческих координат, санкционирующих потребность в развитии, то насущной потребностью для интеллигенции стало заимствование современной западной науки, в которой она искала ответы на русские вопросы. «Последние слова» европейской научной мысли становились предметом горячих обсуждений не только в академической среде, но и среди студенчества, выплескивались на страницы газет и журналов, на сцену широкой общественной дискуссии. Отечественные поклонники западных мыслителей Конта, Дарвина, Спенсера, Руссо не только взахлеб зачитывались европейскими откровениями, но и на основе их переработки, приходили к собственным далеко идущим выводам. Западная мысль становилась неким ферментом, ускорявшим развитие общественной мысли.

Культурное воздействие Запада проявлялось в заимствовании в первую очередь научных теорий. Наука – вот то наследие Запада, которое вдохновляло его русских учеников.

Характер рецепции науки в России, на наш взгляд, может быть объяснен несколькими важными обстоятельствами.

Во-первых, формирование культурной жизни элиты России, начиная с петровских времен, происходило посредством заимствования. Дворянство, европеизируясь уже в XVIII в., зачитывалось книгами французских просветителей, близко к сердцу принимая их идеи (пример декабристов). В этом смысле, разночинцы, обращаясь к европейскому наследию, шли проложенной дорогой, «выкрадывая гегелей, да марксов» (М. Волошин).

Во-вторых, обращение к научным основам мировоззрения диктовалось самой жизнью. Развитие рыночных отношений, требовавших рационального поведения в социальной жизни, определяло необходимость «раскодировки» сознания, находящегося в русле религиозной жизни. Вторая половина XIX в. – эпоха кризиса религиозного миропонимания. Потребности индустриализации требовали не только и не столько рациональности, сколько новой картины истинности, нового, если угодно, мировоззрения. Отсюда проистекал характерный для интеллигенции утилитаризм, материализм, стремление предельно демистифицировать действительность, сбросив с нее покрова сакрального, таинственного, непостижимого и священного. Призыв к реализму (предельный реализм – натурализм!) во всем становился некой доминантой мышления. Только здравым смыслом, только разумом могла отныне проверяться жизнь. Не случайно же, например, Чернышевский доказывал, что прежде чем реформировать действительность, необходима предварительная научная санкция. По его мнению, только то имеет право на жизнь, что «доказано наукой». «Никакая важная новость не может утвердиться в обществе без предварительной теории и без содействия общественной власти: нужно же объяснить потребности времени, признать законность нового и дать ему юридическое ограждение. <…> Нет ни одной части общественного устройства, которая утвердилась бы без теоретического объяснения и без охранения от правительственной власти» (Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений в 15 томах. М., 1939-1953. Т. 7. С. 245).

Но как всегда бывает, действительность не лишена противоречий. Предельно реалистическое (или научное) восприятие приводит к утопии. Стремление переустроить жизнь по научным лекалам неизбежно ведет к религиозному восприятию действительности. Возникает совершенно особая форма религиозности – секулярная вера, основывающаяся на науке. Поразительно, но наука как универсальный ключик ко всем тайнам мира становится предметом религиозного обожания. Видимо отсюда и возникает невероятно искаженное понимание действительности, а интеллигентский реализм оборачивается идеализмом. Вот отчего даже в российском атеизме и богоборчестве присутствовал скрытый религиозный дух.

Наука – и это тоже укладывается в интеллектуальную парадигму Циолковского – рассматривалась и как средство преодоления социальной дисгармонии. Наука как аккумулированный опыт воспринималась в качестве «педагогического научения», посредством которого можно «спрямить» исторический процесс, избежав ошибок и попятных движений. Наиболее ярко это понимание проявляется в концепции русского социализма народнического типа.

Наконец, анализируя социальное мышление интеллигенции, можно проследить определенные смысловые созвучия с меритократической утопией Циолковского (Хорунжий А.В. Социальная утопия К.Э. Циолковского: Построение меритократии // Исследование научного творчества К.Э. Циолковского. Калуга, Эйдос, 2007. С. 212-237). Главными «двигателями прогресса» Циолковский считал гениев, то есть наиболее одаренных людей всех степеней и направленности таланта, к какой бы отрасли материального и духовного производства они не относились. На их отыскание и пестование должна быть направлена вся структура общества, старающаяся «поддержать лучших, возвысить, облегчить им высокий путь», ибо «один человек даже при грубой и далеко неполной оценке, может дать в биллионы раз больше другого, тоже очень полезного и почтенного труженика» (Циолковский К.Э. Горе и гений. Калуга, изд. автора, 1916. С. 1-2).

В некотором смысле сама интеллигенция выступала по отношению к народу в качестве меритократического меньшинства, просвещающего и научающего свой народ, ведущего его за собой. Ярче всего это проявилось в знаменитом учении Н.К. Михайловского о «кающихся дворянах» и «людях чести», стоящих на горе науки и знающих рецепты подлинного счастья. Не из этого ли источника в 1930-е годы питались идеи уничтожения реакционной мелкой крестьянской буржуазии и формирования (согласно рациональному рецепту марксистской науки) нового мира.