ОБРАЗ ЧЕЛОВЕКА БУДУЩЕГО В ПРЕДСТАВЛЕНИИ К.Э. ЦИОЛКОВСКОГО И А.Л. ВОЛЫНСКОГО

© В.В.Блохин
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Исследование научного творчества К.Э. Циолковского"
2015 г.

Творчество К.Э. Циолковского можно понять только в контексте культурных сопряжений эпохи, своего века. Период с середины 1880-х годов по 1890-е годы отличался не только характерной для ин-теллигенции интенсивной идейной жизнью, но и тектоническим изло-мом в ее сознании — «идеалистическим поворотом», когда, по меткому выражению Н.А. Бердяева, ее сознанию «открылись целые миры», поистине феерическое разнообразие смыслов, интенций, настроений.

«Идеалистический поворот» не был только реакцией на О. Кон-та и грубый материализм шестидесятников. Скорее этот «поворот» высвечивал иные грани человеческого бытия, которые находили и искали теперь в «новом религиозном сознании», в наследии И. Канта и Ф. Ницше, рационализме Гебироля и Б. Спинозы. Словом, гуманитар-ная интеллигенция остро ощущала потребность в новом понимании (или «прочтении») человека, в его новом образе. Ведь рамки народни-ческой утопии людям «серебряного века» казались довольно узкими. Мир начала ХХ века разомкнулся.

В этой связи интересен человек, который весьма необычным (а может, и парадоксальным) образом выразил свои ощущения времени. Им был Аким Львович Волынский, литературный критик, оригиналь-ный философ-неокантианец, искусствовед и публицист.

Он родился в небогатой еврейской семье 21 апреля 1861 года в г. Житомире. Воспитанный в религиозной традиции, он, тем не менее, рано проникся идеями культурного универсализма.

«Идеей фикс» юного публициста стало соединение великой ев-ропейской традиции рационализма (Маймонид, Спиноза, Кант) с уни-версализмом христианства. Все разнообразие культурного творчества Волынский видел в необходимости обращения к одухотворяющему началу жизни и искусства, без которого они невозможны. Таковым для него был Бог, понимаемый скорее как Бог философский, как перво-принцип.

После Октябрьской революции 1917 г. он отказался от своих христианских пристрастий и обратился к реинтерпретации ницшеан-ства и возвратился к иудаизму. Смысл его исканий предельно ярко был манифестирован в программной книге «Гиперборейский гимн», не увидевшей свет до сих пор, и в концептуальной статье «Воскрешение мертвых» (1923).

Его философским идеалом являлась целостная личность, обла-дающая «гиперборейским сознанием», фундаментальной стороной которого был духовный монизм. Для человека, на протяжении всей истории, по убеждению Волынского, была характерна двойственность, противоречивость, антиномичность сознания, «холодный пафос бездуховных противоречий», «фата-моргана человечества, удушающая и ослепляющая эпопея феноменального мира» [РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Д. 107. Л. 111]. Дуализм проявлялся в постоянной борьбе добра и зла, в «трагизме неразрешенной диалектики», в смятениях человека. «Феноменальный социальный мир», в котором жил человек, лицемерно прикрывал просветленную космическую гиперборейскую идею о возрожденном человеке и его гармонии с космосом.

«Будет некогда время, когда человек станет как солнце («Будем как солнце» — лозунг символистской эстетики Волынского). Он будет светел насквозь, воля и чувство его будет одно. Никакого разлада, никакого раздвоения, сама мысль о преступности, и злодеяниях отпадет навсегда. Ночи не будет, смерти не будет. Времени не будет… Об этом вздыхает и наука, вся монистическая философия новых дней, может быть новая религия мира, слагающаяся где-то в ненаследимых недрах мятущегося духа. Хвала солнцу» [РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Д. 107. Л. 14].

Конечно, Волынский, будучи ярким писателем, метафорически выражал образ нового человека, «нового Аполлона», носителя всемир-ной разумности. И эта вера в «гиперборейское сознание» с его мониз-мом разума и света вполне объяснима. Он жил и творил в 1920-е годы, когда в практику жизни внедрялся грандиозный социальный проект по преобразованию мира, строился коммунизм. Волынский в отличие от его коллег по «Северному вестнику» и «Религиозно-философскому обществу» Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус принял как революцию, так и советскую власть.

В литературе отмечалось, что Волынский переписывался с Н.Ф. Федоровым, его интересовал вопрос о воскрешении мертвых [Пименова И.И. Становление и развитие мировоззрения А.Л. Волын-ского (1880-е–начало 1900-х годов). Автореф. дисс. канд. ист. наук. М., 2013. С. 20]. Однако в отличие от Н.Ф. Федорова, «который черпал из бездонных глубин с аполлоническим дерзновением», он понимал вос-крешение как процесс овладения силами науки. «Трансцедентного воскрешения в смысле Федорова нет. Имеется только воскрешение имманентное, трудовое, вооруженное всеми средствами научного ар-сенала» [РГАЛИ. Ф. 95. Оп. 1. Д. 49. Л. 21].

Рациональная и философская утопия А.Л. Волынского роднит его с К.Э. Циолковским. Поразительно схож научный язык и стили-стика мыслителей. Как и Волынский, Циолковский рассматривал Бога как высшую форму разумности, как Космос. «Разум говорит этим су-ществам; не должно быть несовершенства и страданий во Вселенной… Бог (космос) не заключает в себе мучений и несовершенства, а добр к самому себе, а стало быть и к нам — его частям. Поистине его (космос) можно назвать отцом, и он подходит к нашему определению Бога» [Циолковский К.Э. Гений среди людей. М., 2002. С. 246].

Идея тождества человеческого сознания и сознания космическо-го Волынского («Будем как солнце»), размышления его о метемпсихозе перекликаются с элементами монизма Циолковского. «Вся сущность космоса (как и все его виды) в зачатке жива и, принимая органически сложные формы, способна чувствовать радость и страдание, способна мыслить, судить, представлять и действовать», — писал великий гений отечественной космонавтики [Там же. С. 182].

Чем объяснить сходство идей Циолковского и Волынского? Ви-димо, контекстом самой эпохи — эпохи становления новой социаль-ной реальности, формировавшейся могучим разумом научной теории.