К. Э. ЦИОЛКОВСКИЙ О НАУКЕ, НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ВЕРЕ

К. Э. ЦИОЛКОВСКИЙ О НАУКЕ, НАУЧНОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ВЕРЕ

© В.В.Казютинский
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Космонавтика и общество: философия К.Э. Циолковского"
2005 г.

1. Несмотря на то, что проблема соотношения науки, научной рациональности и веры в творчестве К.Э. Циолковского обсуждалась неоднократно, она все еще содержит много неясного. Одни исследователи, ссылаясь на собственные слова Циолковского, считают его сциентистом и рационалистом; по мнению других, он признавал религиозную веру ценностью более высокого порядка, чем наука; третьи приписывают Циолковскому атеизм и т. д. Эти различия во многом обусловлены антиномичностью взглядов Циолковского. Монизм остался для него программой, которая так и не была полностью реализована.

2. С одной стороны, Циолковский множество раз высказывался о могуществе разума, всячески подчеркивал свой рационализм, рассматривая даже созданную им космическую философию как логический вывод из точного знания. Он призывал для понимания космической философии отрешиться «от всех авторитетов, кроме авторитета точной науки». Но, с другой стороны, он с не меньшей определенностью утверждал, что если есть Первопричина и мир бесконечно сложен, то он не может «руководствоваться исключительно научными выводами», что они не могут решить для него всех вопросов. «Смутные чувства и желания, – писал ученый, – влекут меня к великому учителю с его великою любовью, подобною любви Первопричины. Только непонятно, откуда эти чувства, которые выше разума». Таким образом, Циолковский, несмотря на свой гимн разуму, подчиняет рациональное мышление вере. Он высказывает догадку: «Может быть, это остатки разрушенного совершенства, которым обладали наши предки». Здесь следует видеть, по мнению докладчика, намек на существование «подвалов» мышления, то есть сферы коллективного бессознательного, которое порождает всякое знание, включая научное. В этой сфере возникают не только религиозные чувства и образы, но и фундаментальные понятия науки, о чем говорил, например, В. Паули, анализируя творчество И. Кеплера. Далее интуитивные научные образы рационализируются, проходя «фильтры» логического мышления.

3. Рационализм в творчестве Циолковского был ограничен не только сферой коллективного бессознательного, но и разделявшимся им типом научной рациональности. Эта была классическая рациональность, что обусловлено преимущественным интересом Циолковского (в науке и технике) к проблемам механики. Научные знания, выходящие за пределы классической рациональности, часто оставались чуждыми для него. Циолковский не принял теорию относительности, а основанную на ней теорию расширяющейся Вселенной подверг резкой критике. Не встречаются в его работах ссылки на квантовую механику. Он не увидел в фундаментальных теориях неклассической физики истин более глубоких, чем разделявшихся им. Вот почему нельзя согласиться с предположением, что Циолковский принял бы любое принципиально новое знание из любой области человеческого духа, если бы оно было логически непротиворечиво, научно доказуемо, эмпирически проверяемо. Он ссылался, в основном, на знания, не выходящие за рамки классического типа рациональности – как научные, так и вненаучные. Духом рационализма проникнута, например, его интерпретация Евангелий, которые десакрализируются. Но неклассическая наука почти не нашла проявления в картине мира, созданной космической философией. Этот момент характеризует еще одну из антиномий мышления основоположника космонавтики: с одной стороны – страстная вера в безграничный научный и научно-технический прогресс, с другой – ограничение оснований знания лишь их определенным типом, за пределы которого современная наука давно уже вышла.