КОСМИЗМ К. Э. ЦИОЛКОВСКОГО И ХРИСТИАНСТВО

© В.Е.Ермолаева
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Космонавтика и общество: философия К.Э. Циолковского"
2006 г.

1. К. Э. Циолковский «увлекался евангелием» с юности. Видение на небе главного символа христианства – креста и человеческой фигуры, посетившее Циолковского в 28 лет, обнаружило громадную духовную работу в русле постижения ведущих идей европейской части человечества.

2. Учёный стремился понять и объяснить внутренне воспринятую им великую истину христианства и себе, и всем, кто не сумел увидеть её. Именно с этой целью он стремился «перевести» на язык современности Евангелия.

3. Архетип вселенского миропорядка (движитель сознания учёного) осмысливается им в образе Бога-отца, Создателя мира, Первопричины Вселенной. Идея согласия веры и знания становится ведущей для Циолковского до конца дней, хотя контуры веры с возрастом и в условиях агрессивно–атеистического государства (благосклонного к научным, но не мировоззренческим идеям учёного) приобретают всё более абстрактный характер: христианский рай преобразуется в картину вечного счастья совершенных обитателей космоса.

4. Бог Циолковского – Творец мира и его законов, Первопричина космоса и его верховный правитель. Но в то же время – это живой личный Бог, который может поддержать и спасти, идея любви, животворящей Истины, осуществлённая в совершенном Космосе и принесённая на Землю, открытая людям Великим Галилейским Учителем.

5. Циолковский принимает символ Божественной Троицы и пытается понять его: «Верно, что дух правды или истины от сына, т.е. от человека исходит, человек же или другое разумное существо от отца. Всё вместе – одно». Но при этом он не учитывает персоналистический смысл христианского символа, призыв к развитию личности христианина, сознательного свободного выбора пути истины и любви. Н. А. Бердяев писал: «Идея человека есть величайшая Божья идея. Человек ждёт рождения в нём Бога. Бог ждёт рождения в нём человека».

6. Распыление данной личностной «композиции» в атомы, пусть и одушевлённые, с последующей сборкой в новые «композиции», противоречит христианской идее посмертной ответственности, и это учёный тоже чувствовал. Возможно, конечно, его, как и многих христианских мыслителей, смущала идея вечных мук грешников, он не верил в совмещение такой жестокости и безграничного милосердия божья. Но всё же избавление от неудачных композиций атомов, жертвуя и более удачными, трудно считать решением проблемы в христианском духе.

7. Возможно, дополнение христианства рассуждениями такого рода с позиций космической судьбы человечества заставила нашего, тоже отнюдь не ортодоксального христианина Бердяева резко выступать против «космического прельщения» и космоцентризма.

8. Непонимание персоналистического смысла Нового завета всё же не позволяет считать Циолковского не христианином, хотя и выводит за рамки ортодоксальных версий христианства. Выход за рамки любой догмы вызывает особенное сочувствие к несчастной посюсторонней земной реальности, которая нуждается в преображении в духе великих истин любви и сострадания всему чувствующему. Именно такое преображение имеют в виду космические и все остальные проекты учёного. Неверны попытки истолковать их в другом контексте.

9. Наш великий учёный – христианин, прежде всего, по его любви к человечеству, по стремлению облегчить ему путь к преображению, осуществлению христианских ценностей.

10. Он христианин по своей творческой мощи – ответу на сокрытое требование Бога (Бердяев). Царство Божье не только ожидается, но и творится.

11. Наконец, он христианин по нравственной высоте и благородству личной судьбы.