ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ К. Э. ЦИОЛКОВСКОГО В НЕМЕЦКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 2003—2007 гг.

ЖИЗНЬ И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ К. Э. ЦИОЛКОВСКОГО В НЕМЕЦКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ 2003—2007 гг.

© Т.Н.Желнина
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Исследование научного творчества К.Э. Циолковского"
2008 г.

Поводом для написания статьи Дитера Б. Геррмана (Dieter B.Herrmann) «Провидец из Калуги» (Der Visionär von Kaluga // Astronomie + Raumfahrt im Unterricht, April 2007, Heft 2, S. 30—33) послужило 150-летие со дня рождения К.Э. Циолковского. Имя автора, долгие годы возглавлявшего обсерваторию в восточном Берлине (Archenhold-Sternwarte Berlin-Treptow), достаточно хорошо известно российским исследователям, прежде всего по его работе «К. Э. Циолковский в зеркале западно-европейской литературы по космонавтике» (K.E. Ciolkowsky im Spiegel westeuropäischer Raumfahrtliteratur: ein Beitrag zur Wirkungsgeschichte der Ideen von Ciolkowsky, 1981). В ней он, в частности, утверждал, что подробности работ Циолковского долгое время оставались западным читателям неизвестными и потому они не оказали действительного влияния на развитие космонавтики вне СССР.

Новая статья Д. Б. Геррмана включила разделы «Счастливая одинокая юность», «Без ракеты ничего не выйдет», «Дальнейшая разработка теории космонавтики», «История запоздавшего влияния [на развитие теоретических и практических работ в области космонавтики]», «Провидения как основной мотив творчества». В перечне использованных источников книга А. А. Космодемьянского «Константин Эдуардович Циолковский» (в переводе на немецкий язык), а также немецкоязычные публикации Т. Н. Желниной (Zur Wirkungsgeschichte der Arbeiten K.E. Ziolkowskis auf dem Gebiete der Raumfahrt, 2003) и Ф. Гельхара, специалиста по философским проблемам естествознания, во второй половине 1980-х годов активно поддерживавшего научные связи с ИИЕиТ АН СССР и Комиссией АН СССР по разработке научного наследия К.Э. Циолковского).

Как ясно из заголовков разделов, автор привел краткие биографические сведения о Циолковском, в которые, к сожалению, вкрались трудно объяснимые ошибки, в том числе в датах. Например, дату рождения Циолковского по новому стилю 17 сентября Д. Б. Геррман принял за дату по старому стилю, сообщив, что по грегорианскому календарю день рождения ученого приходится на 29 сентября! Впрочем, ошибка допущена и в дате выхода в свет книги Г. Оберта «Die Rakete zu den Planetenräumen» — «1924», надо 1923. Далее дана краткая характеристика работ Циолковского по воздухоплаванию, аэродинамике и авиации, которые оценены как пионерские достижения. Д. Б. Геррман отметил выдвинутые Циолковским плодотворные идеи и предложения по ракетной технике и космонавтике — использование в двигателях космических ракет жидкого двухкомпонентного и ядерного топлива, охлаждение камеры сгорания жидкостного ракетного двигателя; жизнеобеспечение космонавтов в условиях космического полета, создание орбитальных станций, расселение человечества в межпланетных пространствах. Выделены также присущие Циолковскому вера в научный прогресс и стремление к философскому осмыслению вопросов, связанных с развитием человечества и предназначением человека. Из явно устаревших сведений, приведенных здесь Д. Б. Геррманом, следует отметить сообщение о том, что Циолковский строил модели ракет.

Труд «Исследование мировых пространств реактивными приборами» Д. Б. Геррман представил как положивший начало науке об освоении космоса. Подчеркнуто, что в нем изложены основы строительства и использования ракет в качестве транспортного средства космонавтики. Автор особо выделил расчеты, результатом которых стало основное уравнение движения ракеты, сделав ударение на выведении Циолковским впервые формулы, позволившей сформулировать требования к топливу ракеты и ее конструкции. И здесь сказалась недостаточная осведомленность автора о фактах из истории ракетодинамики. Давно известно, что приоритет в расчетах конечной скорости движения ракеты как тела переменной массы Циолковскому не принадлежит. Неизмеримо важнее другой его научный результат, а именно то, что, выполнив самостоятельно и независимо от своих предшественников расчеты, уже не раз в прошлом проделывавшиеся другими, Циолковский впервые применил их к решению проблемы космического полета. В этом его выдающаяся заслуга, его оригинальный и уникальный вклад в мировую науку.

Нельзя согласиться и с интерпретацией Д. Б. Геррманом соотношения трудов, написанных Циолковским в разные периоды. В свое время в советской литературе был распространен тезис, приводимый как доказательство особых импульсов, которые получило творчество Циолковского в результате поддержки его советской властью: за 18 лет, прошедших с октября 1917 г. до смерти ученого, им было написано в четыре раза больше трудов, чем за все предшествующие годы. Д. Б. Геррман повторил этот тезис без каких-либо уточнений, которые абсолютно необходимы. Действительно в 1918—1935 гг. Циолковский написал более 270 работ по проблемам естествознания и техники, а с 1880 г. по 1917 г. около 80. Но не следует забывать, что подавляющее большинство своих наиболее значимых научных произведений ученый написал и опубликовал до 1918 г., а рост его творческой активности и интенсивности исследовательской деятельности объясняется еще и возможностью полностью сосредоточиться на научных занятиях после выхода на пенсию в ноябре 1921 г.

Характеристике научной деятельности К.Э. Циолковского Д. Б. Геррман отвел две страницы из четырех. Другую половину его статьи занимают рассуждения на тему «запоздавшее влияние» работ Циолковского по космонавтике, которые не могут не вызвать возражение. Исходя из того, что труды К.Э. Циолковского оставались долгое время неизвестными, в том числе, Р. Годдарду и Г. Оберту, которые написали свои работы по ракетной технике и космонавтике самостоятельно, Д. Б. Геррман склонен вообще вывести российского ученого за пределы истории распространения идеи космического полета. Циолковскому отводится роль предтечи космонавтики, оставшегося в стороне от реального процесса ее развития, причем не только на Западе, но и в России. Следуя этой логике, Д. Б. Геррман, реальным «отцом космонавтики» считает Г. Оберта. Д. Б. Геррман явно игнорирует факты, приведенные Т. Н. Желниной, которые свидетельствуют о том, что сведения о работах Циолковского, распространявшиеся в Германии с 1925 г., были неотъемлемой частью информационного потока, обеспечившего овладение широкими кругами немецких читателей мыслью о технической осуществимости ракетно-космического полета. Во всяком случае, Д. Б. Геррман не рассказал читателям своей статьи, что в 1927 г. Оберт соотносил свои расчеты с результатами Циолковского и опирался на них в ходе дискуссии со своими оппонентами, что немецкие исследователи внимательно следили за сообщениями из СССР о деятельности Циолковского и под их впечатлением настаивали на необходимости активизировать усилия в направлении практических работ. И это воздействие трудов Циолковского на реальные события в истории космонавтики Германии второй половины 1920-х годов было никак не «запоздавшим», а самым что ни на есть своевременным. Работы Циолковского наравне с работами его западных коллег, в совокупности с ними воздействовали на сознание широких масс, как только массы оказались готовы воспринимать шедшие от них импульсы. Делать вид, что информация о Циолковском, которой была переполнена немецкая литература второй половины 1920-х — начала 1930-х годов, «запоздала» со своим участием в процессе внедрения идеи ракетно-космического полета в массовое сознание, значит упрощать историю немецкой космонавтики. И если уж говорить, что в СССР известие о книге Оберта «Die Rakete zu den Planetenräumen» повысило общественный интерес к трудам Циолковского, то следует признать, что и в Германии сведения о работах Циолковского способствовали привлечению читательского внимания к научной деятельности Оберта. Впрочем, рассказывая о распространении трудов Циолковского в России и в СССР, Д. Б. Геррман по-прежнему остается во власти старых шаблонов. Опираясь только на предисловие А. Л. Чижевского в брошюре «Ракета в космическое пространство» (спутав имя его автора с А. Б. Шершевским!), он считает, что российские читатели «открыли» работы К.Э. Циолковского лишь после их переиздания под впечатлением от книги Г. Оберта. Д. Б. Геррман явно не учитывает, что труды Циолковского по космонавтике достаточно широко обсуждались в России уже в 1912—1915 гг., что его имя присутствовало в российских публикациях на эту тему в 1917—1920 гг. Кстати, стараясь обратить внимание на огромные промежутки времени, проходившие между написанием и опубликованием работ Циолковского, Д. Б. Геррман в качестве примера привел научно-фантастическую повесть «Вне Земли», написанную, по его мнению, в 1896 г., а изданную в 1920 г. Однако и этот вывод основан на ошибках. Циолковский действительно начал писать повесть «Вне Земли» в ноябре 1896 г., но остановился на десятой из пятидесяти восьми глав. Остальные были написаны в январе-апреле 1917 г.; уже в 1918 г. текст за исключением трех, содержавших частично устаревшие сведения, «астрономических лекций Ньютона» был опубликован в журнале «Природа и люди». В 1920 г. Калужское общество природы и местного края переиздало текст полностью в виде отдельной брошюры, взяв на себя и распространение тиража (не менее 1000 экземпляров). В 1922 г. брошюра была послана в Берлин на имя А. Б. Шершевского. Примерно в это же время Циолковскому, по его словам, поступило предложение перевести текст повести на немецкий язык для издания в Вене. И хотя мы не располагаем никакими другими сведениями по этому эпизоду из истории повести «Вне Земли», нет оснований, чтобы не разделять уверенность Циолковского в том, что она практически сразу после выхода в свет обрела известность, в том числе и среди «берлинских инженеров».

Д. Б. Геррман приводит еще один неудачный пример, подтверждающий, по его мнению, то, что Циолковский был «забыт» в России до середины 1920-х годов. Так, он утверждает, будто Ф. А. Цандер лишь в 1925 г. вспомнил о том, что в последнем классе реального училища его учитель космографии зачитывал статью «Исследование мировых пространств реактивными приборами», опубликованную в журнале «Научное обозрение» (1903, № 5), и лишь в 1934 г. официально отметил научные заслуги К.Э. Циолковского. Приходится только удивляться невнимательности, с какой Д. Б. Геррман читал названную выше статью Т. Н. Желниной, в которой, правда, в примечаниях, приводятся исчерпывающие сведения, свидетельствующие, что Ф. А. Цандер анализировал работы К.Э. Циолковского во всех своих публичных докладах 1921—1924 гг. (естественно, и позднее), неизменно и вполне официально подчеркивая его реальный вклад в разработку научных основ ракетно-космической техники.

Надо сказать, что неточности и пробелы, допущенные Д. Б. Геррманом при освещении истории распространения трудов К.Э. Циолковского в России и за ее пределами, не прошли незамеченными немецкими читателями. В немецкой прессе в полном и в сокращенном виде был опубликован отклик историка-любителя Райнхарда Штеффлера (Reinhard Steffler) «История запоздавшего влияния Циолковского?» (Ziolkowski — eine verzögerte Wirkungsgeschichte? // Raumfahrt Concret, 2007, Nr. 5, S. 36-39. Astronomie + Raumfahrt im Unterricht, Dezember 2007, Ausgabe 6, S. 10). Основываясь на публикациях Т. Н. Желниной и на собственных исследованиях, Р. Штеффлер опроверг ряд утверждений Д. Б. Геррмана, но, к большому сожалению, ввел в западную литературу новый миф, заявив, что если с точки зрения «идей» работы Циолковского имели в России большее влияние, чем труды Оберта, то «технические предложения» последнего оказались куда более значительными по сравнению с разработками его российского коллеги. По мнению Р. Штеффлера, значимость технических предложений Оберта для советских ракетчиков определялась их большей актуальностью, что, якобы, побудило Цандера опираться на них в большей степени, чем на труды Циолковского. Иными словами, после выхода в свет в 1923 г. книги Оберта работы Циолковского 1903—1920 гг. можно было сдавать в архив, как устаревшие, поскольку их содержание полностью «перекрывалось» техническими предложениями немецкого автора.

Совершенно очевидно, что такой вывод можно было сделать, только абсолютно не зная текстов Циолковского, Оберта и Цандера. Даже беглое прочтение произведений Циолковского 1903—1920 гг. убеждает, что ни одно из высказанных в них «технических предложений» не потеряло своей актуальности в 1920-е — первой половине 1930-х годов. В этом и заключался феномен работы «Исследование мировых пространств реактивными приборами» (1903), которая не была актуальна во время написания и издания, но была, как никогда, своевременна и востребована двадцать лет спустя. А вот книга Оберта «Die Rakete zu den Planetenräumen» через двадцать лет после издания уже принадлежала истории. Считать, что она охватила предельно полно весь круг проблем, связанный с созданием летательных аппаратов для полетов в верхних слоях атмосферы и в космосе, также нет оснований. Например, Оберт совершенно не касался вопроса об использовании атмосферного кислорода в качестве окислителя и не занимался разработкой воздушно-реактивных двигателей, считая их неперспективными (Циолковский приступил к этой проблематике в 1921 г., а Цандер еще раньше). Высоко оценивая труды Оберта, переводя их на русский язык, являясь первым научным редактором их переводов и настаивая на необходимости их издания в СССР, Цандер никогда не придавал им статуса всеохватывающих и всеобъемлющих произведений. В своих собственных исследованиях он рассматривал выводы Оберта и Циолковского по космическим ракетам на равных, одинаково противопоставляя им свою аэрокосмическую систему из двух самолетов с комбинированной двигательной установкой. Если же говорить о статистике упоминаний Цандером трудов своих коллег, то в его неопубликованных и опубликованных сочинениях 1924—1932 гг. имя Циолковского встречается значительно чаще, чем имя Оберта.

Проанализированные публикации Д. Б. Геррмана и Р. Штеффлера оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, очевидно искреннее стремление авторов к изучению жизни и деятельности Циолковского как феномена мировой истории космонавтики. С другой стороны, они по-прежнему считают возможным ограничивать источниковую базу лишь литературой и не осваивают биографических документов и научных трудов Циолковского и других российских, да и западных, пионеров космонавтики.

Этот упрек не может быть предъявлен двум другим авторам, статьи которых в 2003—2006 гг. пополнили перечень немецкоязычных публикаций о Циолковском. Один из них Михаэль Хагемайстер (Michael Hagemeister), историк-славист, автор известной монографии о жизни и деятельности Н. Ф. Федорова (Nikolaj Fedorov. Studien zu Leben, Werk und Wirkung, Verlag Otto Sagner, München 1989); ныне преподаватель в Институте истории Европейского университета Виадрина (Europa-Universität Viadrina) во Франкфурте-на-Одере. Другой — Борис Гройс (Boris Groys), наш соотечественник, в настоящее время преподает философию, теорию искусств и теорию средств массовой информации в Высшей школе дизайна (Hochschule für Gestaltung) в Карлсруэ. Оба названных исследователя прекрасные знатоки философских текстов русских мыслителей, специалисты по, так называемому, «русскому космизму», изучаемому в контексте духовных исканий, которыми отмечена культурная сфера в России в XIX—XXI вв. В идейном спектре «русского космизма» они уделяют особое внимание мистическим и оккультно-эзотерическим идеям и их влиянию на политическую идеологию, а также на естественнонаучные дисциплины и на космонавтику. Их интересуют и обратные влияния гностических, теософских и спиритических учений на творчество «русских космистов», в том числе Циолковского.

Результаты своих исследований М. Хагемайстер обобщил в 2003 г. в большой работе, восходящей к монографии о Н. Ф. Федорове, «Завоевание пространства и овладение временем. Утопические, апокалиптические и магически-оккультные элементы в проектах будущего советского времени» (Die Eroberung des Raums und die Beherrschung der Zeit. Utopische, apokaplyptische und magisch-okkulte Elemente in den Zukunftsentwürfen der Sowjetzeit // Die Musen der Macht. Medien in der sowjetischen Kultur der 20er und 30er Jahre, Wilhelm Fink Verlag, München 2003, S. 257-284; см. также газетный вариант «Пассажиры планеты Земля» = Passagiere der Erde // Frankfurter Allgemeiner Zeitung, 19.07.2006, Nr. 165, S. 7). Позднее на ее основе была написана статья «Наше тело мы должны создать сами. Установление господства над природой и преодоление смерти в русских проектах начала XX в.» („Unser Körper muss unser Werk sein.“ Beherrschung der Natur und Überwindung des Todes in russischen Projekten es frühen 20. Jahrhunderts), включенная в сборник «Новое человечество. Биополитические утопии в России в начале XX столетия» (Die Neue Menschheit. Biopolitische Utopien in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts, Suhrkamp, Frankfurt am Main 2005), составленный М. Хагемайстером совместно с Б. Гройсом из соответствующих сочинений Н. Ф. Федорова, К.Э. Циолковского, А. Святогора, А. Ярославского, Л. Троцкого, В. Муравьева, А. Богданова и А. Залкинда. В этот же сборник вошла и статья Б. Гройса «Бессмертные тела» (Unsterbliche Körper).

М. Хагемайстер и Б. Гройс обстоятельно анализируют сочинения на философские темы, принадлежащие К. Э. Циолковскому, соотнося свои наблюдения с выводами российских авторов, в частности, Н. К. Гаврюшина, который назван одним из наиболее авторитетных исследователей «Космической философии». М. Хагемайстера и Б. Гройса не столько интересует опыт построения К. Э. Циолковским «новой этики», сколько внедрение им евгеники в программу социальных преобразований, предлагавшуюся человечеству с целью установления «коммунистического порядка» или «идеального строя жизни». «Способы наибыстрейшего размножения и усовершенствования человека», приверженцем которых был Циолковский (Любовь к самому себе или истинное себялюбие (1928) // Циолковский К. Э. Космическая философия. М., УРСС, 2001. С. 324), рассматриваются ими в контексте стремлений устранить возможность смерти, переложив заботу о бессмертии и «блаженном» вечном существовании с Бога на человека и на общество, точнее на власть. Соответствующие построения Циолковского охарактеризованы как «биополитическая утопия», стимулировавшая его научно-техническое творчество.

Критическая направленность анализа М. Хагемайстера и Б. Гройса явно контрастирует с апологией «Космической философии», характерной для многочисленных публикаций российских авторов. Нельзя не отметить и высокий профессиональный уровень, на котором этот анализ проводится. Но несколько замечаний все-таки напрашиваются. Так, при всей близости позиций Н. Ф. Федорова и К.Э. Циолковского с точки зрения преобразовательного, «проективного» отношения к миру, к космосу в их воззрениях и установках было немало и принципиальных различий. И если Федоров жил одной мыслью — как преодолеть силу смерти, — то Циолковский этим вопросом, в сущности, не задавался, потому что уже с молодых лет убедил себя в том, что «все живо», что смерти нет, считая ее одной «из иллюзий ума» (Монизм Вселенной (1925) // Космическая философия. 2001. С. 276). Нельзя согласиться с расхожим утверждением М. Хагемайстера, что «Космическая философия» все еще «почти неизвестна», потому что замалчивалась в советское время. С 1990-х годов философские сочинения Циолковского распространены в гораздо большей степени, чем его естественнонаучные и технические работы. Его воззрения на мир и человека, его попытки законотворчества и его планы социальных преобразований уже широко известны и из его опубликованных трудов, и в пересказах А. Л. Чижевского, которые многие авторы используют без исторической критики в качестве первоисточника. Не является исключением и М. Хагемайстер, анализирующий, явно под влиянием российской литературы, идею «лучистого человечества» как мысль, выработанную самим К. Э. Циолковским. Очевидна недостаточная изученность М. Хагемайстером и Б. Гройсом преемственных связей евгенических идей К.Э. Циолковского с западной футуристической утопией. Между тем, поражает сходство его представлений о том, что государственная власть должна предпринимать сознательные и преднамеренные попытки улучшать население путем управляемого искусственного подбора, например, с аналогичными воззрениями и рецептами Э. Беллами и Г. Уэллса.