СОВРЕМЕННЫЙ КОСМИЗМ КАК ФИЛОСОФИЯ КОСМИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

© В.В.Казютинский
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Секция "Космонавтика и общество: философия К.Э. Циолковского"
2012 г.

В одном из своих докладов на Чтениях я отметил, что следует различать космизм классический и космизм современный, который во многом отходит от идей классиков – во всяком случае, расставляет новые акценты в интерпретации космизма. Мне хотелось бы продолжить эти рассуждения.

1. Сейчас довольно хорошо изучена история феномена, обычно именуемого «русским космизмом», включая космическую философию К.Э. Циолковского. Несомненно, исследования в этой области обладают большой ценностью. Но, во-первых, нет никаких оснований считать, что они исчерпывают всю проблематику космизма, зачастую включая противоречивые оценки (обсуждать которые не принято); во-вторых, в своей основной массе они рассматривают русский космизм не как феномен мировой культуры, а как нечто самодавлеющее, даже из ряда вон выходящее; в-третьих, космизм часто рассматривается в качестве выдающегося достижения культуры прошлого, тогда как он весь устремлен в будущее (и по сути тесно связан со сценариями Вселенной, которые никто не думает связывать с космизмом, поскольку об этом мы ничего не находим у классиков). Я имею в виду принципиально новый образ неклассической Вселенной, созданный современной наукой (и включающий не в последнюю очередь путешествия во времени или в другие вселенные через «червоточины» или «кротовые норы»), т.к. ни одно из этих явлений не признавалось классиками (особенно же К.Э. Циолковским, который отрицал теорию относительности А. Эйнштейна). Подход современного космизма к подобной проблематике, как известно, совершенно иной. Современный космизм может многое сказать о возможных отдаленных перспективах человечества, которые не обязательно ограничивать созданием космических поселений в масштабах Солнечной системы. На мой взгляд, следует более основательно исследовать те влияния, которые оказывает на неклассический космизм современная культура. Это позволит продолжить анализ не только тех философских идей, на которые обращали особое внимание сами классики космизма, но и других, возможно более глубоких и нетрадиционных, неудержимо проникающих в неклассический космизм через современную культуру и социальную практику. Иными словами, необходимо попытаться еще более полно понять космическую деятельность, учитывая и новые, еще только нарождающиеся и не для всех очевидные тенденции. Следует, разумеется, максимально учитывать специфику феномена космизма в разных культурных контекстах.

2. Космизм как феномен мировой культуры развивался в рамках разного рода религиозных течений, мистики и лишь в самое последнее время как направление, неразрывно связанное с наукой (В.Е. Ермолаева обратила мое внимание на примечательное обстоятельство: одним из крупнейших космистов был Гермес Трисмегист). Все эти типы космизма сохранились и сейчас. Ключевой вопрос состоит, однако, в следующем: какой тип космизма с характеризующими его философскими основаниями непосредственно направляет космическую деятельность человечества? Конечно, в имплицитном виде основания современного космизма генерировались на протяжении всей его истории. Следует учитывать не только вклад Н.Ф. Федорова, но и размышления Тейяра де Шардена (но, естественно, не всяческую несерьезную мистику). Роль различных философских подходов, разумеется, сильно менялась, поскольку речь идет о философских основаниях именно космической деятельности. С моей точки зрения, космическая деятельность современной цивилизации целенаправляется одним из течений материализма, который я предлагаю назвать праксеологическим материализмом. Известно, что старые формы материализма были созерцательными. В познании мира недостаточно учитывалось активное взаимодействие субъекта и объекта, не вызывала отклика идея практической природы познания, связи познания мира с его преобразованием в интересах человека. До сих пор проходит мимо известная мысль К. Маркса о том, что материя, взятая в его оторванности от человека, есть для человека ничто. Между тем, современный материализм рассматривает мир, включая природу и самого человека в форме социальной практики, т.е. не только созерцания, но и духовного и предметного преобразования. Подобный деятельностный подход – определяющая черта современного материализма.

Очевидно, что эта сторона материализма была в центре внимания некоторых направлений русского космизма, прежде всего, космической философии К.Э. Циолковского. Наряду с религиозными и эзотерическими интуициями, которыми переполнена его мировоззренческая концепция, в ней четко выражена идея практической природы человеческой деятельности, до которой никак не могут дойти многие современные философы и естествоиспытатели. Тем не менее, идея практической природы познания была неосознанно воспринята многими направлениями современной мысли, но зачастую в преображенных формах, в контексте нематериалистических философских направлений. Возьмем, например, эпистемологические уроки квантовой механики. Мы не можем узнать некоторые свойства микрообъектов «самих по себе», т.к. эти свойства, во-первых, проявляются в зависимости от типа используемого прибора, во-вторых, имеют вероятностную природу. Отсюда были сделаны далеко идущие выводы: мы изучаем не сами микрообъекты, а лишь результаты проделанных над ними измерений. Но, на мой взгляд, который, безусловно, способен вызвать массу раздражений, мы имеем дело с одним из типичных случаев проявления практической природы познания. Микрообъекты даны нам в опыте, в формах практической деятельности, зависящей от средств и условий познания. Мы изучаем микромир через его «проекцию» на наши макроприборы. Помимо всего прочего, это связано со способностью субъекта познавать мир только в макроскопических понятиях, которые имеют ограниченную применимость за пределами сферы «мезомира» – среды, непосредственно сформировавшей человека, его практические и познавательные способности.

В космической деятельности идея практической природы познания отчетливо проявляется и при открытии и освоении (пока только теоретическом) новых типов объектов Вселенной, заставляющих нас изменить систему не только научного знания, но и многие аспекты практики (напомним, например, беспрецедентную революцию в средствах и методах исследования Вселенной, целенаправляемую именно космическими факторами). Эта деятельность осуществляется без всякой мистики, на основе материально-практических факторов и ее философским основанием является праксеологический материализм. Космонавтика наглядно демонстрирует известное положение, что практика выше теоретического познания, поскольку она обладает не только достоинством всеобщности, но и непосредственной действительности.

3. Понятие материализма вычеркнуто из современной философии. Считается, что такое понятие всецело принадлежит истории философии, т.к. сейчас оно отвергается абсолютным большинством философов. Конечно, идея объективного существования мира по-прежнему влиятельна. Но философские направления, положившие эту идею в свою основу, обычно называют реализмом. В общем, получается, что материализм как бы умер. Но о смерти материализма в разные эпохи истории философии объявляли много раз, а он, по моему убеждению, и поныне жив, но только в новой форме – праксеологического материализма.

Нельзя считать, что с концептуальными основаниями материализма все в порядке. К.Э. Циолковский материю понимал двойственно – и как сочетание «атомов-духов», и как обычное вещество, состоящее из неделимых атомов. Но это давно ушло в прошлое. Рассмотрим современное понимание материи как объективной реальности, данной нам в ощущении, и отделенное от меняющихся знаний о свойствах конкретных материальных структур. Она также вызывает ряд вопросов и недоумений. Во-первых, это определение материи – сугубо гносеологическое, но сейчас сильно изменилось понятие объективности, неклассическая рациональность придала ему новый смысл. Заметно усложнилось понятие существования. Мы говорим не только об актуальном существовании объектов внешнего и внутреннего мира, но и о потенциальном, предсказываемом обоснованными научными теориями. Это – еще не известные материальные формы бытия. Далее. Мы все более начинаем понимать, что нельзя обойтись без некоторых онтологических аспектов этого понятия, т.к. онтология и гносеология неразрывны. Т.е., это определение недостаточно. Во-вторых, упомянутое определение не позволяет отделить собственно материалистическое понимание материи от других реалистических версий мира, многочисленных типов реализма, признающих объективное существование мира, но не являющихся материалистическими. Специфический признак собственно материалистического понимания материи не указан. В-третьих, неясно, что понимается под ощущением, как оно связано с сознанием. Наконец, в-четвертых, современная космология показала неразрывную связь человеческого и вселенского существования (антропный принцип!).

Как же быть с материализмом? Заметим, что для большинства физиков здесь нет особой проблемы. Все просто. Материя – это все, что вносит вклад в тензор энергии-импульса. Иное дело – современная философия. Я уверен, что праксеологический материализм, в отличие от старого, которого большинство из нас стихийно придерживается до сих пор, способен ответить на эти вызовы. Выскажусь совсем кратко.

а) должно быть расширено понятие объективности, объективного существования. Человеческая практика включает все больше возможных миров, генерируемых современными научными теориями и существующих сначала как бы в потенции мысли, а затем входящих в сферу непосредственной практической деятельности. Это касается и смен картин мира, вызванных процессами эволюции Вселенной (в частности, например, свойств реликтового излучения и развития космической деятельности, включая некоторые перспективные проекты). И все подобные процессы – это объективная реальность, взятая в своих динамических аспектах, потоках становления и самоорганизации, в недрах которых – самое важное: единство мира и человека.

б) Специфический признак праксеологического материализма, отличающий его от других форм реализма – повторим еще раз – идея не только теоретического, но и практического отношения человека к миру.

в) Следует уточнить проблему данности материи «в ощущении». По моему мнению, более адекватно рассматривать заданность мира в мышлении – сознательном и бессознательном (К.Г. Юнг) и, в конечном счете, в практической деятельности человечества. Оговоримся, что мы пока не знаем, что такое сознание – об этом идут сейчас ожесточенные споры. Но в любом случае, речь должна идти именно о сознании, включающем теоретическое отношение человека к миру и об архетипах коллективного бессознательного (опять-таки Юнг!), формирующих родовой опыт человечества.

г) Противопоставление внешнего (объективного) и внутреннего (субъективного, включающего сознательное и бессознательное) миров теряет былую жесткость.

Нельзя, тем не менее, рассматривать природу в качестве «неорганического тела» человека. Наряду со многими другими, эта идея устарела. А как же биосфера, в которой человек выступает «паразитом» (Л.В. Лесков)? Природа породила человека, но наша практическая деятельность должна строиться, исходя из принципа коэволюции, в том числе человека и космоса.

В современной культуре происходят крупные сдвиги в понимании фундаментальных принципов отношения человека к миру, его познания, коэволюции человека и мира (последнее понятие все более вытесняет идею «покорения», «эксплуатации» человеком природы, которая была столь излюбленной для К.Э. Циолковского). Но рецидивы прежних подходов налицо, что создало глобальный кризис, грозящий смести с лица земли современную цивилизацию. Как все это сказалось на праксеологическом материализме и его интерпретациях космической деятельности? Отметим лишь несколько моментов.

1. Общим для всей культуры является, как отмечалось, поворот к философской антропологии, необходимость философского анализа проблемы человека, которая с такой силой была подчеркнута Л. Фейербахом. Стало общепризнанным, что человек – существо не только рациональное, но и иррациональное, что не может не накладывать своего отпечатка и на праксеологический материализм. По моему мнению, это существенно новый момент в современном развитии рассматриваемого философского направления. Деятельность человека, в том числе практически преобразующая, подчиняется обоим типам мотивов.

2. Если ограничиться только научным подходом, следует обратиться к непрерывным спорам о научной рациональности, ведущимся уже не одно десятилетие, но так и не завершившимся сколько-нибудь общепринятыми результатами. Могут сказать: современная философия плюралистична, ничего общепринятого в ней нет и быть не может, но тогда какое понимание научной рациональности следует использовать при анализе конкретных феноменов научного познания? Неужели философские дискуссии – сами по себе, а изучение типов классической и неклассической рациональности в самих науках само по себе? И каково место в этих процессах праксеологического материализма?

Следует отметить серьезные изменения в изучении процессов научной рациональности, происходящих уже в наше время. Мы имеем ввиду работы П.П. Гайденко, В.А. Лекторского, В.С. Степина, В.С. Швырева, Е.А. Мамчур, И.Т. Касавина и некоторые другие. У каждого из названных авторов – свое понимание научной рациональности, выработанное преимущественно для сферы интеллектуальной деятельности в науке. И все-таки, картина проясняется. Научная рациональность больше не противопоставляется человеческой свободе, качественно по-новому понята роль в познании субъекта с его предпосылочным знанием. Глубже сформулированы культурные и эпистемологические основания научного поиска. Но был упущен, на мой взгляд, один очень важный момент, в котором с особенной четкостью проявляется отличие неклассического типа научной рациональности от классического. Выявить его позволяет праксеологический материализм. Мне кажется – и пусть эпистемологи бросят в меня увесистый камень, что к наиболее специфическим чертам неклассического типа научной рациональности следует отнести способ мышления, характеризуемый противоречивым единством противоположных определений.

В решении проблем неклассической рациональности особая роль часто отводится принципу дополнительности Бора. По моему мнению, эпистемологическое значение этого принципа несколько преувеличено. Действительно, реальности современной науки зачастую описываются сочетанием противоположных (дополнительных) определений. Но ограниченность принципа дополнительности состоит в том, что он не является эволюционным, не описывает современную науку в ее динамике. Тезис о единстве противоположных определений научной деятельности и научного знания носит более общий характер, к тому же, что особенно важно, он имеет эволюционный смысл и с большой ясностью выражает динамику современной науки.

Принято считать, вслед за Т. Куном, что наука зажата в прокрустовом ложе парадигм, представляющих собой догмы, принимаемые научным сообществом, в том числе и по социально-психологическим мотивам. Но это – неоправданное упрощение. В большинстве наук всегда есть несколько парадигм, лидирующих и номинальных. Несколько фундаментальных теорий, действительно, принимаются всеми как догма (в неклассической физике – специальная и общая теория относительности, квантовая механика). Но как же различаются интерпретации смысла этих теорий у разных исследователей (например, копенгагенская и эвереттовская версии квантовой механики)! В рамках манифестируемых парадигм – сплошные противоречия. Они обусловлены и различиями философских подходов, и сугубо неодинаковым пониманием смысла научных подходов, и основанными на глубоких разрывах мнений интерпретациями теорий, экспериментов и наблюдений, с одной стороны, и противоречивыми оценками существующего массива собственно экспериментальных данных – с другой. Многие теоретики готовы признавать (в основном, по психологическим причинам) только свои разработки, другие же для них – «несусветная чушь». Конечно, есть научные лидеры, способные придать хотя бы относительное единство этой интеллектуальной мозаике (А. Эйнштейн, Н. Бор, В. Гейзенберг, Р. Пенроуз и др.). Так, из осколков создается образ современной науки в целом с определенным единством. Названные противоречия создают возможность движения науки к новому знанию. Эти процессы рефлексивные. Но у большинства современных исследователей мы все же видим образ науки как разбитого зеркала. Современная наука движется к единству через противоречия, синтез противоположных определений, и это – ее специфическое отличие. Я склонен видеть именно в этой черте определяющий признак неклассической рациональности.

3. Что еще предстоит, на мой взгляд, исходя из принципов праксеологического материализма, так это выход за пределы ставших тесными для общепринятого сейчас понимания науки рамок преимущественно интеллектуальной деятельности. Эта абстракция ушла. В основе науки, как подчеркнул В.С. Степин, разработка схем и моделей будущей практики человечества. Это является одним из сущностных признаков науки.

Подобная черта научного познания всегда выступала доминантой космической деятельности. И хотя связь философских оснований космизма – и классического, и современного – с неклассической рациональностью была до сих пор сравнительно слабой, в перспективных проектах космической деятельности ситуация начинает меняться.

4. В современной философии идут острейшие споры об отношении знания к объективной реальности. Выводы противоречивы. Признавая объективное существование мира, многие мыслители считают, что наши знания не имеют к ней прямого отношения (С. Хокинг, например). При ограничении науки рамками интеллектуальной деятельности это вполне естественно, т.к. вопрос о предметности знания – вопрос не только теоретический, но и, прежде всего, практический. Реальность наших знаний мы проверяем, прежде всего, практикой, от которой брезгливо отворачиваются многие современные философы. Это и заводит в непроходимый тупик дискуссии по вопросам научной истины. Современный праксеологический материализм подсказывает выход – включить в сферу научно-теоретического мышления те знания, которые получены в ходе практического взаимодействия человека с природой, и тупики познания будут преодолены.

Прояснится и вопрос о предметности самых абстрактных теорий современной науки. Если являются истинными теории, которые позволили осуществить полеты космических аппаратов и высадить человека на Луну (попробовал ли кто-нибудь утверждать, что эти теории – лишь условные соглашения, не имеющие отношения к реальности!), то почему то же самое не может, в конечном счете, оказаться справедливым и для самых абстрактных современных теорий? Само собой разумеется, что критерии истинности для этих теорий будут более «размытыми» (А.Д. Панов). Но истина окажется и для них признаком научности, возможно, в специфической форме. Современная космонавтика преподносит этот урок праксеологическому материализму.