ФЁДОРОВСКИЕ МОТИВЫ В ТВОРЧЕСКОМ МИРЕ АЛЕКСАНДРА БЕЛЯЕВА. MOTIVES OF THE PHILOSOPHER NIKOLAI FEDOROV IN THE WORKS OF ALEXANDER BIELIAJEW
© М.Мадэй-Цетнаровска
© Государственный музей истории космонавтики им. К.Э. Циолковского, г. Калуга
Симпозиум
2019 г.
Аннотация: Космические мотивы философии Н.Ф. Фёдорова отображены в произведениях многих писателей, в том числе в прозе Александра Беляева. Писатель был знаком с теорией «общего дела», о которой узнал от А.К. Горского. Мечта о заселении космоса и разумной регуляции природы появляется в романах «Прыжок в ничто» и «Звезда КЭЦ». Отдельной темой Беляева, сближающей его с Фёдоровым, является стремление победить ограничения человеческого организма, а в конечном итоге смерть как величайшее зло («Голова профессора Доуэля», «Человек Амфибия»). В этом контексте творчество Беляева отвечает на вопрос о нравственном обосновании использования науки и техники в борьбе со смертью. Беляев, как и Фёдоров резко устанавливает предел, который ради настоящего братства, нельзя пересекать. Писатель предостерегает от профанации темы бессмертия и пророчески предугадывает трансгуманистические эксперименты, которые с философией Фёдорова не имеют ничего общего и искажают смысл космизма.
Ключевые слова Беляев, Фёдоров, космизм, бессмертие, наука, прогресс
Abstract: Cosmic motifs of the philosophy of N. Fedorov are reflected in the works of many writers, including the prose of Alexander Belyaev. The writer knew the theory of the «common task», and he learned it from A.K. Gorsky The dream of settling the cosmos and the rational regulation of nature comes about, among other things, in the novel «Jump into the Void» and «KETs Star». A separate topic will be the desire to defeat the limitations of the human body, and ultimately death, as the greatest evil («Professor Dowell’ Head», «Amphibian Man»). In this context, Belyaev answers the question of the moral justification for the use of science and technology in the fight against death. Belyaev, like Fedorov sets the limit, which for the sake of a real fraternity, can not be crossed. The writer warns and as the prophet guesses transhumanistic experiments that have nothing common with Fedorov's philosophy and distort the meaning of cosmism.
Keywords: Belyaev, Fedorov, cosmism, immortality, science, progress
Александра Беляева можно назвать гениальным и исключительным не только как представителя научной фантастики. Русский Жюль Верн по праву может считаться последователем русского космизма и популяризатором самых заветных идей космической философии. При этом он принадлежит к тем писателям-мыслителям, которые сумели предвидеть угрозу искажения космизма, которая присутствует в формах современного трансгуманизма. С этой точки зрения, его можно, по-фёдоровски, назвать настоящим «сыном человеческим», а самого автора философии «общего дела» – его духовным наставником.
Беляев никогда лично не был знаком с «Московским Сократом», но мы можем предположить, что его проект был ему известен благодаря А.К. Горскому, который пересекался с ним в 1923–1925 гг. [см.: 1, 612].
Фёдоровскую оптику можно увидеть не только в творчестве Беляева, но и во многих моментах его жизни, особенно в период тяжелой болезни. Костный туберкулез позвонков, осложнившийся параличом ног, стал для писателя пограничным опытом, так как благодаря этой болезни он сумел осознать тайну и одновременно силу человеческого организма, способного к саморегуляции и излечению. Именно опыт болезни убедил его в том, что человек в состоянии излечить не только самого себя, но также окружающий его мир и Вселенную. По мнению Беляева, как и других космистов, Земля зависима от космоса, а изучение законов функционирования Вселенной позволит управлять климатом, энергией, превращать стихийные силы природы в воссозидательные.
Космические мотивы громко звучат в произведении «Прыжок в ничто». Главный герой, Профессор Цандер – инженер ракетостроитель напоминает и знаменитого инженера Ф.А. Цандера, и К.Э. Циолковского, под влиянием которого оставался Беляев. «Ноев ковчег» спасает жизнь людей перед злом политических событий на Земле, но «приземление» на другой планете не решает проблем человеческого рода. Разделение и расслоение людей (в романе на «плебсов» и «пассажиров») противоречит идее братства. Беляев не случайно «приземляет» ракету на Венере, которая ассоциируется с образом любви и гармонии. Спасение от земных бедствий нанесло вред неповреждённому до сих пор космическому пространству. Корабль, «приземлившийся» на Венере, наносит ей вред. Беляев создает новую, совсем не циолковскую, а именно фёдоровскую «этику космоса» напоминающую теорию «Московского Сократа». Вспомним, что философ многократно говорил о Земле, которая разумом своих сынов станет самоуправляющимся кораблем, независимым от других планет, и лишь тогда может избежать конца цивилизации и полного исчезновения. Земля должна стать храмом, центром Вселенной, влияющим на другие небесные объекты, а не так как ныне, объектом, полностью зависимым от них. Уход с Земли и случайное «приземление» на Венере отнюдь не решает проблему и, как убеждает Беляев, оказывается «прыжком в ничто». Чтобы спасти Землю надо, по-первых, освоить космос, а приобретённые знания использовать на благо нашей планеты, которая станет центром управления в космическом пространстве.
Следующим романом писателя об освоении космоса является «Звезда КЭЦ». Книга посвящена Константину Эдуардовичу Циолковскому и сосредоточивается на том, о чем мечтал отец космонавтики и его учитель Фёдоров: создание космических станций, выход людей в космическое пространство, путешествие на Луну, изучение космоса.
Отдельной очень важной фёдоровской темой для Беляева является тема борьба со смертью. В романах «Человек Амфибия» и «Голова профессора Доуэля» мы сталкиваемся с попыткой преодолеть сильнейшее зло – смертный статус человека. Могло бы показаться, что писателю удалось воплотить мечту философа, но подробный анализ произведений не позволяет прийти к такому спрямленному выводу. Беляев создает книги, в которых он говорит, как нельзя бороться со смертью и что произойдет, если человек пойдет по пути представленных им героев. Как профессор Сальватор из «Человека-амфибии», так и ученый Керн, герой «Головы профессора Доуэля», являются кабинетными учеными, сосредоточенными на эгоистическом стремлении к успеху, готовы на любые античеловеческие эксперименты. В первом романе читаем: «Беда не в том, что человек произошел от животного, а в том, что он не перестал быть животным. Глупым, злым, неразумным». Приведенные слова описывают небратские отношения, которые всегда ведут к лжепониманию и заблуждению разума. Человек, не вышедший из стадии животного, будет всегда руководствоваться животным инстинктом выживания, а точнее преуспевания, а также чувства превозношения над другими.
Безнравственные поступки ученых не смогут оправдать слова самого «покойного» профессора Доуэля: «Вся моя жизнь была посвящена науке. Пусть же науке послужит и моя смерть. Я предпочитаю, чтобы в моем трупе копался друг-ученый, а не могильный червь». Разрешение на эксперимент заканчивается для профессора трагически. Оживленная голова могла бы показаться успехом науки, но методы, использованные Керном, заставляют поставить многие вопросы этического характера, в том числе относящиеся к трансгуманистическому движению. Популярная в этой среде крионика часто тоже использует «сохранение» одной лишь головы. Смерть головы профессора Доуэля в мире, представленном в романе, является как бы двойной евгеникой. Разве не может произойти подобное же явление в трансгуманистическом крионическом мире? Беляев, которому пришлось жить в другие времена, сумел угадать будущее и, как «сын человеческий», предостеречь от экспериментов с жизнью, выходящих за границы этики.
Литература
1. Горский. А.К. Из истории философско-эстетической мысли 1920-1930 годов: В 2 кн. – Кн. 2. – М.: ИМЛИ РАН, 2018. – 1008 с.